"Где ты был, когда пришёл дракон?"
Давно меня здесь не было.
Работаю уже месяц. По сей день творится какая-то неразбериха, но теперь с каким-то приятным привкусом - мне подарили гитару. Бренчу потихоньку.
Время от времени очень утомляюсь, но всё из-за одной надоедливой мыслишки: мне надоело подставляться.
И в то же время над другим ухом назойливо гудит мысль другая: а кто ещё? Что, если весь мир держится на том, что всегда есть кто-то, кто подставляет свою спину? И кто на самом деле силён - тот, кто не замечает трудностей, или же тот, кто видит их, но каждый день вкладывает всего себя в то, чтобы с ними бороться?
Знаешь, порою кажется, что вся философия гроша ломанного не стоит. Жизнь - река, единственное, что в ней постоянно - это её перемены; вверх, против течения, ты уже не вернёшься, так и идёшь по течению, не зная, где будет порог, плавучий остров или затон. Иногда и берега-то не видно. А философия - это лоцманские карты. Умеешь читать лоцманские карты? То-то же... Хреновые из нас капитаны, да?
Цена превосходства. Часть 1.
Я обожаю чувство собственного превосходства над кем бы то ни было. Природа, которая обделила меня физической крепостью, компенсировала свою промашку, одарив меня менее эффектным по сравнению с буграми мышц, но куда более эффективным оружием – интеллектом.
Ещё будучи ребёнком, впервые увидев шахматный поединок каких-то старикашек в нашем захудалом дворе, я долгое время не мог оторвать взгляда от чёрно-белой доски и резных фигурок, гордо чеканящих шаг по полю боя. Как зачарованный, я стоял и смотрел на тот шуточный поединок двух дряхлых моих соседей по лестничной площадке, пока мои сверстники носились по двору с диким визгами, играя в «казаков-разбойников».
«Вот оно!» – вскричал тогда мой ещё пока зелёный и мягкий, словно майский лист, рассудок. Я ещё не успел коснуться пешки, а в ушах уже звучал мой собственный голос, торжествующе произносящий «Мат!», и перед глазами возникла толпа безликих зрителей, которые сначала стояли, недоуменно открыв рты, а затем взрывались аплодисментами.
Уговорив родителей, этих серых, неприметных работяг, живущих на грани бедности, записать меня в шахматную секцию, я с головой окунулся в чёрно-белый мир, пахнущий лакированным деревом.
Несколько лет сердце моё билось в том же темпе, что шагали мои фигуры по клеточкам, всё ближе подводя меня к мигу моего триумфа.
Но в том-то всё и дело, что это был только миг.
Я стал чемпионом города, потом – области, после чего завоевал кубок региона. К тому времени мне стукнуло пятнадцать, я был худощав и высок, а взгляд мой простирался теперь дальше, чем хватало шахматной доски, игра для меня стала в полном смысле слова игрой.
Вы просчитываете ходы, ваш взгляд становится едва ли не физически осязаем, изящная фигура королевы незаметно вздрагивает ещё до того, как ваши окаменевшие пальцы тянутся к ней, она делает длинный шаг, дрожа от напряжения, и окончание этого шага раздаётся ружейным залпом. Ход сделан.
Всё это время, пока ваш череп трещал по швам, я пил прямо из горла, я упивался тем ощущением, призрак которого впервые дохнул на меня тогда, на площадке посреди моего двора.
Дорога к очередной вершине освещена так ярко, что удивляюсь тому, как вы её проморгали – для меня там всё равно, что выставлены неоновые вывески в виде указующего перста.
Быстрое движение моей руки – шах, мат, и... ничего. Словно несколько сухих глотков, когда вода в кружке неожиданно кончается, но жажда не отступила, и разгорячённая глотка продолжает судорожно сжиматься, не понимая, что в неё уже ничего не льётся.
Мы встаём, вы оправляете свой костюм и пожимаете мою руку, а размеры чёрной дыры внутри меня вдруг начинают разрастаться, принимая угрожающие масштабы, мне срочно требуется что-нибудь, что остановит это, прямо сейчас.
- Отличная игра, - слышу я ваш голос.
«Вы – достойный соперник», - следовало бы ответить мне, или что-либо в этом духе, но вместо этого я говорю:
- Так себе, но вам о таком уровне приходится только мечтать.
И чёрная воронка внутри меня вдруг резко сокращается до размеров игольного ушка, а затем и вовсе исчезает, когда я вижу, как сползает улыбка с вашего оскорблённого лица, которое с первой же минуты показалось мне надменно-смазливым, отвратительно ухоженным и спокойным.
«Вот оно!» - во второй раз вскричал мой рассудок, уже обросший тоненькой корой и пустивший первые веточки.
Дальше – как по накатанной.
Я продолжал посещать шахматную секцию, но скорее для того, чтоб поддерживать столь любимый мной имидж непревзойдённого логика, чем для развития. Покорив множество вершин с координатами шахматной доски, я начал своё восхождение к иным пикам, сулившим мне не меньшее наслаждение – пики эти были частями одной из высочайших гор, носивших название одного из семи смертных грехов – Гордыня. Но какое мне было дело до её имени, если с её вершины я мог дотянуться до треклятой чёрной звезды, которая время от времени тянула меня к себе с такой силой, что трещали сухожилия, и заткнуть её глотку?
Я был первым едва не по всем предметам в своей школе, но это никогда не приносило мне удовлетворения. Кто они такие, чтобы тягаться со мной, думалось мне, и стоит ли вообще учёба того, чтоб ею гордиться? Достаточно ли высока эта вершина? И я продолжал получать высшие баллы скорее из принципа, чем из желания.
А звезда не давала о себе позабыть, провал её рта требовал пищи, я не мог ему отказать, добывал еду для неё единственным известным мне способом – унижением всех и каждого, кто смел ко мне приблизиться.
На каждую просьбу я отвечал свысока, с той вершины, до которой не мог добраться просивший - проходил мимо здоровавшихся со мной знакомцев, задрав голову, кривил губы в презрительном «Отвали!» в ответ уличным попрошайкам, сновавшим по вечерам возле входа на станцию метро, игнорировал замечания преподавателей в школе, уткнувшись в томик Ницше на каждом уроке вместо положенных статей в учебнике, разговаривал с матерью самым развязным образом – словом, делал всё, что мне было доступно на момент моих пятнадцати лет, однако же всё сошло мне с рук благодаря моим заслугам в шахматах и переходному возрасту, которому приписывали все мои «странности». Никто не воспринимал это всерьёз, и чёрная дыра в моём естестве вновь начинала опасно зудеть, а кроме того, я совершенно перестал высыпаться. Время от времени чувствовал себя так, словно и не ложился спать вовсе, и это вызвало во мне серьёзные опасения за собственное здоровье. Шутка ли – стать неврастеником в пятнадцать с небольшим!
Работаю уже месяц. По сей день творится какая-то неразбериха, но теперь с каким-то приятным привкусом - мне подарили гитару. Бренчу потихоньку.
Время от времени очень утомляюсь, но всё из-за одной надоедливой мыслишки: мне надоело подставляться.
И в то же время над другим ухом назойливо гудит мысль другая: а кто ещё? Что, если весь мир держится на том, что всегда есть кто-то, кто подставляет свою спину? И кто на самом деле силён - тот, кто не замечает трудностей, или же тот, кто видит их, но каждый день вкладывает всего себя в то, чтобы с ними бороться?
Знаешь, порою кажется, что вся философия гроша ломанного не стоит. Жизнь - река, единственное, что в ней постоянно - это её перемены; вверх, против течения, ты уже не вернёшься, так и идёшь по течению, не зная, где будет порог, плавучий остров или затон. Иногда и берега-то не видно. А философия - это лоцманские карты. Умеешь читать лоцманские карты? То-то же... Хреновые из нас капитаны, да?
Цена превосходства. Часть 1.
Я обожаю чувство собственного превосходства над кем бы то ни было. Природа, которая обделила меня физической крепостью, компенсировала свою промашку, одарив меня менее эффектным по сравнению с буграми мышц, но куда более эффективным оружием – интеллектом.
Ещё будучи ребёнком, впервые увидев шахматный поединок каких-то старикашек в нашем захудалом дворе, я долгое время не мог оторвать взгляда от чёрно-белой доски и резных фигурок, гордо чеканящих шаг по полю боя. Как зачарованный, я стоял и смотрел на тот шуточный поединок двух дряхлых моих соседей по лестничной площадке, пока мои сверстники носились по двору с диким визгами, играя в «казаков-разбойников».
«Вот оно!» – вскричал тогда мой ещё пока зелёный и мягкий, словно майский лист, рассудок. Я ещё не успел коснуться пешки, а в ушах уже звучал мой собственный голос, торжествующе произносящий «Мат!», и перед глазами возникла толпа безликих зрителей, которые сначала стояли, недоуменно открыв рты, а затем взрывались аплодисментами.
Уговорив родителей, этих серых, неприметных работяг, живущих на грани бедности, записать меня в шахматную секцию, я с головой окунулся в чёрно-белый мир, пахнущий лакированным деревом.
Несколько лет сердце моё билось в том же темпе, что шагали мои фигуры по клеточкам, всё ближе подводя меня к мигу моего триумфа.
Но в том-то всё и дело, что это был только миг.
Я стал чемпионом города, потом – области, после чего завоевал кубок региона. К тому времени мне стукнуло пятнадцать, я был худощав и высок, а взгляд мой простирался теперь дальше, чем хватало шахматной доски, игра для меня стала в полном смысле слова игрой.
Вы просчитываете ходы, ваш взгляд становится едва ли не физически осязаем, изящная фигура королевы незаметно вздрагивает ещё до того, как ваши окаменевшие пальцы тянутся к ней, она делает длинный шаг, дрожа от напряжения, и окончание этого шага раздаётся ружейным залпом. Ход сделан.
Всё это время, пока ваш череп трещал по швам, я пил прямо из горла, я упивался тем ощущением, призрак которого впервые дохнул на меня тогда, на площадке посреди моего двора.
Дорога к очередной вершине освещена так ярко, что удивляюсь тому, как вы её проморгали – для меня там всё равно, что выставлены неоновые вывески в виде указующего перста.
Быстрое движение моей руки – шах, мат, и... ничего. Словно несколько сухих глотков, когда вода в кружке неожиданно кончается, но жажда не отступила, и разгорячённая глотка продолжает судорожно сжиматься, не понимая, что в неё уже ничего не льётся.
Мы встаём, вы оправляете свой костюм и пожимаете мою руку, а размеры чёрной дыры внутри меня вдруг начинают разрастаться, принимая угрожающие масштабы, мне срочно требуется что-нибудь, что остановит это, прямо сейчас.
- Отличная игра, - слышу я ваш голос.
«Вы – достойный соперник», - следовало бы ответить мне, или что-либо в этом духе, но вместо этого я говорю:
- Так себе, но вам о таком уровне приходится только мечтать.
И чёрная воронка внутри меня вдруг резко сокращается до размеров игольного ушка, а затем и вовсе исчезает, когда я вижу, как сползает улыбка с вашего оскорблённого лица, которое с первой же минуты показалось мне надменно-смазливым, отвратительно ухоженным и спокойным.
«Вот оно!» - во второй раз вскричал мой рассудок, уже обросший тоненькой корой и пустивший первые веточки.
Дальше – как по накатанной.
Я продолжал посещать шахматную секцию, но скорее для того, чтоб поддерживать столь любимый мной имидж непревзойдённого логика, чем для развития. Покорив множество вершин с координатами шахматной доски, я начал своё восхождение к иным пикам, сулившим мне не меньшее наслаждение – пики эти были частями одной из высочайших гор, носивших название одного из семи смертных грехов – Гордыня. Но какое мне было дело до её имени, если с её вершины я мог дотянуться до треклятой чёрной звезды, которая время от времени тянула меня к себе с такой силой, что трещали сухожилия, и заткнуть её глотку?
Я был первым едва не по всем предметам в своей школе, но это никогда не приносило мне удовлетворения. Кто они такие, чтобы тягаться со мной, думалось мне, и стоит ли вообще учёба того, чтоб ею гордиться? Достаточно ли высока эта вершина? И я продолжал получать высшие баллы скорее из принципа, чем из желания.
А звезда не давала о себе позабыть, провал её рта требовал пищи, я не мог ему отказать, добывал еду для неё единственным известным мне способом – унижением всех и каждого, кто смел ко мне приблизиться.
На каждую просьбу я отвечал свысока, с той вершины, до которой не мог добраться просивший - проходил мимо здоровавшихся со мной знакомцев, задрав голову, кривил губы в презрительном «Отвали!» в ответ уличным попрошайкам, сновавшим по вечерам возле входа на станцию метро, игнорировал замечания преподавателей в школе, уткнувшись в томик Ницше на каждом уроке вместо положенных статей в учебнике, разговаривал с матерью самым развязным образом – словом, делал всё, что мне было доступно на момент моих пятнадцати лет, однако же всё сошло мне с рук благодаря моим заслугам в шахматах и переходному возрасту, которому приписывали все мои «странности». Никто не воспринимал это всерьёз, и чёрная дыра в моём естестве вновь начинала опасно зудеть, а кроме того, я совершенно перестал высыпаться. Время от времени чувствовал себя так, словно и не ложился спать вовсе, и это вызвало во мне серьёзные опасения за собственное здоровье. Шутка ли – стать неврастеником в пятнадцать с небольшим!